Оно находилось неподалеку от кают-компании, было достаточно просторным, имело большие квадратные окна, а не маленькие круглые иллюминаторы, и из него постоянно доносился надсадный звук вентиляторов. Только так можно было спастись от постоянно присутствовавшего здесь тошнотворного запаха рыбы.
Этот незатейливый, но назойливый аромат главенствовал на «Исследователе», от него некуда было спрятаться, с ним можно было только мириться, но никак не воевать. Боже, как все-таки ужасен этот запах! – подумала блондинка.
В лаборатории в этот час было тихо, на потолке горели синие лампы дежурного освещения, окрашивающие все в странный фантасмагорический цвет.
Девушка бросила взгляд на прибор, стоящий на широком рабочем столе в окружении колб, реторт и пробирок, вставленных в специальные штативы, позволяющие им при качке оставаться на столе. В углу у входа дремал на полу судовой пес – пудель по кличке Чарли. Выражение блаженства на морде собаки свидетельствовало о том, что кок на борту судна – добрый и щедрый и что он любит животных. Заслышав сквозь сон человеческие шаги, пес вздрогнул и, не открывая глаз, засучил лапами. Наверняка ему снились сухопутные собаки, с которыми он дружил, и кошки, которых он гонял.
Так и есть, вздохнула девушка, оценив показания прибора. Придется забыть о празднике как минимум на четверть часа и спуститься в аппаратный отсек, обслуживающий изобретение ее отца, Кристофера Стемплтона, капитана судна и именинника, гордо восседающего в данный момент в кают-компании во главе праздничного стола.
У отца – юбилей, но график дежурств в лаборатории никто не отменял. Работа во время экспедиции всегда была напряженной. А в этой, самой малоисследованной части Тихого океана тем более каждая секунда эксперимента была на вес золота.
Блондинка вошла в небольшой тамбур и остановилась у массивной стальной двери, покрашенной серо-голубой эмалью. Кодовый замок долго не поддавался девичьим рукам. Пришлось потратить уйму времени, прежде чем он сработал. Тяжелая дверь дрогнула, легко пошла на хорошо смазанных петлях, отворилась. И Дайана, так звали девушку, взявшись за поручни, ступила на узкие и скользкие металлические ступени трапа, которые круто уходили вниз.
Сколько же раз она спускалась по этому трапу – сто, двести, триста? Кто только придумал эту пытку? Неужели мужчинам, которые проектировали это судно, не приходила в голову мысль, что в отсек когда-нибудь придется спускаться и женщине?
Ладно, обреченно подумала она, ничего не поделаешь, сама напросилась! Но ведь предупреждали же заботливые подруги, что в море будет очень тяжело и к некоторым неудобствам вообще ей никогда не привыкнуть…
Лампа в матовом колпаке у входа в трюм светила еле-еле, в полнакала. Надо будет обязательно сказать об этом дежурному электрику, решила Дайана. Стальные поручни холодили нежную кожу ладоней.
Впрочем, какую уж там нежную! Давным-давно, вернее, ровно через неделю после выхода в море, закончился крем для защиты рук от внешних раздражителей. Что тут поделать, если вокруг одна холодная и соленая вода?
Да, жаль, что нет перчаток, и как это она раньше не подумала переменить обувь? Вообще ходить по внутренним помещениям судна стоило бы в рабочей одежде. И лучше было бы иметь на ногах не изящные туфли на шпильках, а полотняные, рабочие, с пробковой подошвой. Их предпочитал носить на судне весь интернациональный экипаж – англичане, французы, поляки.
Правда, вечернее платье тоже мало подходило для подобного ночного променада. Тончайший голубой шелк не обрадуется встрече с мазутом или морской водой, пятна рыбьего жира не очень-то будут сочетаться с этим нежным материалом. Платье, между прочим, было куплено отцом в лучшем магазине Чикаго и подарено Дайане на восемнадцатилетие.
Конечно, жилая палуба, каюты и помещения научных лабораторий отличались ослепительной чистотой, команда на «Исследователе» была дисциплинированной и работящей. Но здесь, в трюме, у красивого шелка было много беспощадных врагов.
Да, и рукавицы! – подумалось ей. Обязательно надо будет взять в следующий раз у боцмана Фергюссона рукавицы или перчатки!
Всепроницающая влага и соль делали свое медленное зловещее дело, разъедая трубопроводы, сталь судовых конструкций. Сколько бы не тратил суровый боцман Фергюссон краски, стихия брала свое. Ремонт основательно потрепанного штормами судна обходился отцу в круглую сумму, и порой он обращался за финансовой помощью в федеральный Океанографический центр на Гавайях.
Профессора Кристофера Стемплтона уважали, ценили – ему никогда не отказывали. Сейчас «Исследователь» находился в прекрасном состоянии и был оборудован современной техникой, но, конечно, в сравнении с морскими круизными лайнерами казался утлым и малокомфортабельным суденышком.
Как только выдерживают шпангоуты и сталь обшивки бортов бешеные удары огромных волн? – удивлялась порой Дайана. Как жутко свистит в снастях и растяжках антенн ветер! Иногда ей было страшно смотреть, как зарывается в волну нос судна и белая пена заполняет все пространство бака.
Каждый раз, когда «Исследователь» вот так нырял, казалось, что судну не выровняться. Вот-вот сотни и сотни тонн морской воды ворвутся на жилую палубу, затопят все отсеки и заставят кораблик погрузиться в бездну, откуда нет возврата. И всех тогда съедят рыбы, какой ужас! – при этой мысли Дайана боязливо вздрагивала.
Боже, а как хорошо сейчас на берегу! – невольно думалось ей. Как счастливы люди, выбравшие для себя местом жительства не раскачивающуюся палубу, а земную твердь!